Не человек выбирает путь - путь выбирает человека.
читать дальше***
Фудзимия Ран боготворил Нью-Йорк. Он наслаждался каждым мгновением своей жизни, искренне считая, что лучшего просто невозможно желать. Неофициальная столица Соединенных Штатов Америки раз и навсегда завоевала его сердце, подарив ему то, что он так тщетно пытался обрести в Японии — свободу. Пьянящую разум свободу и множество ярких перспектив, обещающих перерасти в нечто стабильное и, пожалуй, даже более прочное и надежное, чем так почитаемая родителями непонятно за какие заслуги Фудзияма. Возможно, данное пристрастие к холодному монолиту объяснялось единоначатием их фамилии и названия злополучной горы. В любом случае, Ран нисколько не удивился бы, скажи ему кто-нибудь об их непосредственном родстве — в неприступности и внешней холодности его родственники нисколько бы не уступили какой-то там Яме, пусть даже она хоть сто раз Фудзи окажется.
К слову сказать, старшее поколение семьи Фудзимия крайне отрицательно отзывалось о «вопиющем рассаднике преступности и разврата», коим, вне всяких сомнений, и являлся Нью-Йорк. Порицания удостаивались в первую очередь живущие в городе люди — насквозь прогнившее общество, не имеющее никакого представления о доблести, чести, благородстве и прочих чистых, но несколько глупо выглядящих в современном мире качествах души. И, конечно же, уже одно лишь это убедило бы «любого уважающего себя японца» в абсурдности и неблагоразумности длительной командировки в Америку. К счастью для Рана, данной точки зрения придерживались далеко не все представители древней азиатской рассы. Фудзимия Томо, честолюбивый ученый двадцати пяти лет, опрометчиво согласился на это сомнительное мероприятие, впрочем, щедро оплачиваемое из кармана не менее сомнительной лаборатории, в которой юноше и предстояло работать несколько лет. Сей рискованный поступок не мог не повлечь за собой цепь достаточно серьезных последствий, выразившихся в полном разрыве отношений со всем семейством Фудзимия, не простившим «предателя, поправшего честь их семьи в частности и всю Японию в целом». Показное презрение родственников нисколько не охладило пыл окончательно утвердившегося в своем решении Томо, напротив, сделав переезд в Америку единственно верным выходом из сложившейся ситуации. Удержать в Японии его могли разве что обожаемые племянники - очаровательные дети двенадцати и десяти лет, отвечающие любимому дяде не менее искренней и сильной привязанностью.
Мягко говоря, не совсем довольный решением Томо, двенадцатилетний Ран был вынужден смириться с его переездом, пытаясь довольствоваться тем малым утешением, которое оставил им их юный дядя — новеньким сотовым телефоном, позволявшем хоть на время короткого разговора забывать о разделяющем их расстоянии. Айя, тихая и молчаливая сестренка мальчика, гораздо более спокойно восприняла отъезд юноши, практично рассудив, что польза от получаемых из-за границы дорогостоящих подарков в полной мере компенсирует отсутствие их отправителя.
Успокоенный молчаливым одобрением племянников, Фудзимия Томо неожиданно быстро привык к чужой стране, легко переняв необычные для него культуру, традиции, и даже уклад жизни, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся вовсе даже не вопиющими и, уж тем более, не такими аморальными, какими их представляли заблуждающиеся в этом вопросе родственники. С головой окунувшийся в действительно интересную работу, Томо достаточно быстро продвинулся по карьерной лестнице, уже через год после своего прибытия став главой экспериментальной лаборатории, а вскоре и вовсе организовал свой бизнес, открыв сеть сравнительно недорогих по американским меркам аптек, в течение нескольких месяцев завоевавших бешеную популярность среди жителей города. Нью-Йорк сулил гораздо больше перспектив, чем ожидалось вначале, и мистер Фудзимия поспешил воспользоваться благоприятно складывающейся для него ситуацией, закрепив свое превосходство на рынке фармацевтики за счет разработки индивидуальной линии косметики и биологически активных добавок, исцеляющих от серьезных хворей и болезней эффективнее любых дорогостоящих таблеток и лекарств.
Известие о появлении собственного и, надо сказать, весьма успешного бизнеса благотворно сказалось на воинственном настрое терпящего кризис семейства Фудзимия, и на общем семейном совете было решено восстановить теплые родственные отношения с американским родственником, заручившись его «дружеской» поддержкой в виде финансирования терпящего бедствие банка Фудзимии Такеши, старшего брата Фудзимии Томо, по совместительству являющегося отцом Рана и Айи. Столь неприкрытая расчетливость и меркантильность родителей стала последней каплей, переполнившей чашу терпения мятежного подростка, вот уже четыре года со дня отъезда дяди ведущего молчаливую войну с консервативным воспитанием, построенным на кодексе бусидо и прочей не менее устаревшей чуши. К своим шестнадцати годам Ран успел насладиться всеми прелестями разгульной жизни — алкоголь, сигареты, легкие наркотики, дикие эксперименты с внешностью, выразившиеся в постоянной перекраске волос, проколах ушей и бровей, рваной одежде и звеневших при любом движении цепях. Отчаявшись вернуть разбушевавшееся чадо на путь истинный, родители прекратили обращать какое-либо внимание на сына, переключившись на тихую умницу-дочку, а потому достаточно быстро согласились с требованием Рана, заключавшемся в предоставлении ему необходимых для перелета в Америку средств. Документы были оформлены в рекордно короткие сроки, и вскоре ситуация разрешилась к обоюдному согласию противоборствущих сторон. Ран остался жить у несказанно обрадованного таким развитием событий дяди, а облегченно вздохнувшие родители с удвоенным рвением приступили к воспитанию четырнадцатилетней дочери, имевшей несчастье до сих пор не подвергнуться пагубному влиянию старшего брата.
В отличие от излишне консервативных родственников, Фудзимия Томо ничуть не возражал против вызывающей внешности племянника, считая это быстро проходящим подростковым максимализмом, однако все же счел нужным сразу же дать понять, что всецело доверяет его разумности и надеется, что Ран в состоянии самостоятельно распознать пагубное воздействие наркотиков, алкоголя и никотина на организм человека и, будучи адекватно мыслящим человеком, воздержится от употребления оных. Согласившись с аргументами дяди, Ран пересмотрел свое поведение, постепенно избавившись от вредных для здоровья привычек, но не отказавшись от вызывающего стиля и не менее вызывающего поведения, неизменно привлекающих к подростку излишне пристальное внимание в Японии. К большому удивлению Рана, американцам по большому счету было абсолютно все равно, во что он был одет и какого цвета у него были волосы. На улицах Нью-Йорка встречались гораздо более оригинально выглядящие личности, выделяющиеся из толпы пятьюдесятью проколами во всех видимых и невидимых местах, волосами всех цветов радуги, полупрозрачной одеждой или практически отсутствием таковой, жутко накрашенным лицом и прочими изысками современной молодежной культуры. Не решившись идти на столь радикальные эксперименты, Ран ограничился еще одним проколом, на этот раз в языке, а так же очередной перекраской волос, теперь уже из пшеничного в синий.
Многолетнее факультативное изучение английского языка, наконец, окупило затраченные на него время и нервы, позволив подростку беспрепятственно перевестись в частную нью-йоркскую школу, располагающуюся за две остановки от дома дяди. Надо сказать, излишне яркая внешность и экспрессивное поведение нисколько не мешали ходу учебного процесса, и вскоре Ран прочно зарекомендовал себя в роли гениального хулигана-уголовника, сполна окупающего все свои дикие выходки превосходным знанием изучаемых предметов, блестящими выступлениями на городских семинарах и неоднократными победами в многочисленных конкурсах и олимпиадах. Успешно отучившись два оставшихся класса и даже получив диплом с отличием, Ран не остановился на достигнутом и вновь приятно удивил и без того восхищенного способностями племянника Томо, заявив о бесповоротном решении выучиться на хирурга и умудрившись поступить в медицинский университет с максимальным количеством баллов из всех возможных. Дальнейшее обучение лишь подтвердило правильность выбора юноши, проявив до того скрытые и оттого слабо выраженные черты характера, присущие любому представителю древней врачебной профессии. Способности так же не заставили себя ждать, постепенно развившись до уровня ярко выраженного таланта в выбранной им стезе, что позволило двадцатилетнему Рану проходить первую в жизни практику в хирургическом отделении Центральной Больницы Нью-Йорка. Это то и послужило главной причиной того, что юноша одним из первых узнал о ранении дяди, доставленного в операционную через пятнадцать минут после рокового выстрела, ставшего для Фудзимии Томо смертельным. Мужчина скончался на операционном столе, предоставив племяннику горькую возможность самому разбираться в ситуации, поставившей под удар всю дальнейшую жизнь Рана, обещающую в скором времени превратиться в персональный ад. Превратности судьбы не заставили себя ждать, явив взору и без того подавленного юноши кучку толкущихся в коридоре журналистов, горящих желанием узнать подробности последних минут жизни прославленного бизнесмена. Попытка проскользнуть мимо незамеченным провалилась на начальной стадии, успешно доказав неуместность ярко-синей шевелюры в выкрашенном в нежно-зеленый цвет больничном коридоре.
Мистер Фудзимия!
Мистер Фудзимия!
Что вы можете сказать по поводу покушения?
Как вы прокомментируете случившиеся события?
Что вы можете сказать о стрелявшем?
Мистер Фудзимия! Ответьте на пару вопросов!
Мистер Фудзимия!
Мистер Фудзимия, позвольте задать вам несколько личных вопросов!
Ран тяжело вздохнул. Журналисты жужжали, словно надоедливые мухи, слетевшиеся на мед... или на нечто гораздо менее привлекательного содержания. Будучи трезво оценивающим жизнь реалистом, он не питал излишних иллюзий насчет журналистов, справедливо полагая, что в данной ситуации применим скорее второй вариант. Слишком уж дерьмово выглядела вся эта ситуация с неожиданным и оттого выбивающим из коллеи убийством дяди, профессионально раздуваемая до масштабов террористического акта, поставившего под удар жизни тысяч людей. Навязчивая мысль о странной природе этой идиотской версии следствия не давала Рану никакого покоя, вновь и вновь заставляя прокручивать в голове состоявшийся десять минут назад диалог с комиссаром полиции, любезно объяснившим юноше,что смерть Фудзимии Томо является не более чем печальной случайностью, произошедшей вследствие некомпетентности охраны здания, не задержавшей на входе психа с оружием.
Неловкое прикосновение к обжигающему холоду больничной стены, неожиданно напомнившей ему о покойниках и могилах, заставило Рана отвлечься от мрачных и неутешительных мыслей, вновь возвращая юношу к суровой реальности жизни. Брезгливо передернувшись от жуткой ассоциации, он все же соизволил обратить внимание на червей телекамер и шакалов пера, ради такого случая даже попытавшись придать лицу как можно более вежливое выражение. Правда, в его исполнении данная операция приобрела законченный вид жутчайшей гримасы, способной отпугнуть даже крокодила.
Как вы уже, должно быть, заметили, я здесь работаю. Наверняка вы были так же внимательны и учли тот факт, что моя смена все еще продолжается, и я должен вернуться к своим прямым обязанностям, от которых вы меня пытаетесь отвлечь. И, наконец, последнее. Посторонним не место в больничном коридоре. Вы мешаете нашим пациентам.
Но, мистер Фудзимия, насколько нам известно, вы всего лишь практикант, к тому же в приемный покой еще никого не поступало и вы могли бы...
Ко мне пришел пациент. Вынужден вас оставить, - тоска во взгляде юноши сменилась злорадством триумфатора, нашедшего свое сокровище перед самым носом у менее удачных конкурентов. «Сокровищем», а по совместительству и долгожданным пациентом, оказался невысокий светловолосый паренек, довольно решительно продирающийся сквозь плотные ряды неприятеля посредством непрерывной работы не замирающих ни на секунду локтей. Проворно выдернув подростка из гущи журналистов, Ран не слишком то вежливо запихнул не особо сопротивляющееся «сокровище» в ближайший кабинет, зашел туда сам и с облегчением захлопнул дверь перед носом несколько разочарованных таким поворотом дел журналистов.
Раааааан... - лицо предполагаемого пациента расплылось в несколько двусмысленной и оттого чересчур пошлой улыбке. - Ты настолько рад меня видеть?
Нет, - юноша нервно передернул плечами, с омерзением сбрасывая с плеч ненавистный больничный халат, каждую секунду напоминающий о том, о чем думать в данный момент хотелось меньше всего.
Да ну? - сияющей ухмылкой чересчур белозубого подростка при желании можно было бы осветить комнату в пасмурный день. - А в кабинет ты меня, конечно же, для врачебного осмотра затащил.
Я так понимаю, что, по скудоумости своей, ты предполагал несколько другой вариант, но сюда я тебя «затащил» лишь во имя своего спасения от журналистов, - Ран раздраженно чертыхнулся, тщетно пытаясь справиться с зацепившимся за рукав ремешком от часов.
Дурак, - буркнул вмиг растерявший весь свой радужный настрой подросток. - Вечно ты все портишь!
Ну уж простите великодушно, ваша светлость! - Фудзимия наконец справился с непослушной застежкой и с облегчением устроился на кушетке, всем своим видом являя огромное нежелание продолжать дальнейший разговор. - Ты же сам мне всегда твердил, что у нас взаимовыгодные пользовательские отношения. Так что с твоей стороны никаких претензий ко мне быть просто не должно.
Ран тяжело вздохнул. Прошёл уже год с тех пор, как незнакомый мальчишка, случайно подцепленный в одном из баров как партнер на одну ночь, прочно вошел в его жизнь, медленно, но верно превращаясь в персональную головную боль и источник вечных неприятностей и проблем. Подросток ничего не рассказывал о себе, и даже до сих пор не удосужился назвать ему свое имя, очевидно, считая, что для банального секса это будет несколько лишним. В свою очередь, Ран сам не горел особым желанием что-то выпытывать у капризного нахала, имевшего наглость заявиться на порог его квариры на следущий же день после их совместной ночи с предложением так называемого «взаимовыгодного сотрудничества». Как выяснилось позднее, «сотрудничество» оказалось отнюдь не взаимовыгодным. А если сказать точнее, то выгодным лишь в одну сторону, и явно не в его. Но даже в такой ситуации можно было найти определенные плюсы, одним из которых Ран и предполагал воспользоваться прямо сейчас.
Эй... Мелкое чудовище... Травка есть? - Ран криво усмехнулся, пронаблюдав все стадии изменения выражения лица с «ты меня обидел,скотина» на «ты что,с дуба рухнул?».
Ты ж завязал, - подросток озадаченно нахмурился, внимательно оглядел собеседника с ног до головы и вновь обиженно засопел. - Издеваешься. А даже если и не издеваешься,то все равно не дам.
Почему?
Потому! - огрызнулось «чудовище». - Не заслужил.
Тогда вали отсюда.
Ну и пожалуйста! - подросток возмущенно фыркнул, пнул так некстати подвернувшийся под ногу стул и направился к двери, всем своим видом показывая крайнюю степень обиды на юношу.
Да подожди ты, идиот! - пребывающий в состоянии вялотекущего осознания смерти дяди Ран встрепенулся, неожиданно осознав все страшные последствия ухода его единственного спасения от журналистов. - Хочешь, чтобы нас с тобой там на пару затоптали?
Выразительный кивок на трещащую под напором журналистов дверь послужил достаточным аргументом для и без того впечатленного криками репортеров подростка, заставив того остановиться:
А что там вообще происходит?
Вот с этого то и надо было изначально начинать разговор! - Ран внезапно замолчал, оборвав свою тираду на полуслове. Осознание того, что меньше всего на данный момент ему хочется начинать разговор именно со смерти дяди, пришло слишком поздно, и надеяться на то, что теперь мальчишка не поинтересуется целью пребывания в больнице журналистов, было бы просто глупо.
Хорошо, - неожиданно для него, подросток подозрительно легко согласился на «разговор с чистого листа», старательно изображая на кукольно-красивом лице вялую заинтересованность происходящим. - Так что там происходит?
Ничего.
Ты издеваешься?! - вспылил окончательно выведенный из себя мальчишка. - Достал уже! Вечно строишь из себя взрослого и ничего мне не рассказываешь. Если я тебе надоел, так и скажи! Вот только не надо всей этой «взрослости». Мне и отца хватает с его занудством!
А ты себя ведешь как ребенок! Обижаешься на всякую ерунду, уходишь, хлопнув дверью, а потом не даешь спать и звонишь всю ночь напролет каждые пять минут.
Да когда такое было?! Я не звонил!!! Ни разу!!!
Ну да, конечно, - Ран устало вздохнул, в душе радуясь возможности увлечься бесполезным и беспочвенным спором с подростком и хотя бы несколько мгновений ни о чем не думать. - Кто мне позавчера телефон обрывал часов с двух ночи? И ладно бы, путнее что-то сказал, так нет! Сидел и сопел в трубку, как паровоз.
И ничего и не сопел! Я так дышу, между прочим... Блин...
Ну вот ты и проговорился, - хмуро усмехнулся Ран. - Прилип ко мне как банный лист, приходишь домой, преследуешь на работе, постоянно звонишь по телефону... Да, ты прав. Мне давно стоило сказать прямо: ты меня достал. И в данный момент я хочу побыть один, но из-за этой толпы под дверью я вынужден мириться с твоим присутствием — ведь для них ты - пациент, которого я в данный момент осматриваю.
Вот и оставайся один на один с журналистами, раз с моим присутствием просто миришься!!! - на глаза подростка навернулись злые слезы. - Я тебя ненавижу, понял?!
Черт... Стой! - попытка схватить окончательно обидевшегося мальчишку удалась лишь со второго раза, но «мелкое чудовище» проворно клацнуло зубами, заставив Рана ошарашенно отдернуть прокушенную до крови руку.
Отвали от меня!
Эй... Стой! Да постой же ты! - Ран, наконец, поймал подростка, крепко обняв со спины в шаге от двери. - Прости.
Что? - голос подростка дрогнул.
Прости. У меня умер дядя. Я растерян, и не знаю, что делать... Но это не повод срываться на тебя.
Ран? - мальчишка прерывисто вздохнул, осторожно повернувшись лицом к юноше так, чтобы ни одним неловким движением не разомкнуть и без того хрупкое объятие. - А раньше нельзя было об этом сказать? И вообще, с чего это ты решил попросить у меня прощения? Ты никогда раньше...
Мне будет очень плохо, если ты сейчас уйдешь.
Я могу считать это за признание в любви?
Нет, - Ран нахмурился, недоуменно воззрившись на внезапно рассмеявшегося подростка.
Не принимай так близко к сердцу мои шутки, придурок, - мальчишка вновь засмеялся, нахально запуская холодные руки под рубашку юноши. - Я с тобой только ради секса. Забыл?
Твоя быстрая смена настроений порой меня пугает, - Ран усмехнулся, ласково приподнимая лицо подростка за подбородок. - Радость сменилась обидой, обида за каких-то пять минут переросла в гнев, а теперь и вовсе... Так, а что с твоим лицом?
Ээээ...
Это не ответ, - Ран нахмурился, теперь уже профессионально ощупывая челюсть и скулы мальчишки.
Меня братец сводный ударил... Скотина неблагодарная. Отец — идиот, нашел себе стерву какую-то с великовозрастным чадушкой и радуется... Ай! Больно же!
А ты не разговаривай во время врачебного осмотра, и больно не будет.
Сам виноват. Не надо было тогда меня ни о чем спрашивать.
Перелома нет, но ушиб сильный, - Ран тяжело вздохнул, в который раз убеждаясь, что жизнь без мелкого чудовища была значительно проще. - Лечить тебя тоже я должен?
Конечно. А кто ж еще? - возмутился подросток. - Как ты думаешь, зачем я сюда приперся?! Этот дебил меня еще вчера вечером ударил, а лицо до сих пор болит.
Это как же человека довести надо было, чтобы он с такой силой тебя ударил, а?
Заткнись, а? - огрызнулся вновь растерявший всю свою привлекательность мальчишка. - У тебя целоваться намного лучше, чем говорить получается.
Ран тяжело вздохнул, в очередной раз напомнив себе о предположительном возрасте свего чересчур юного проклятья, в силу детской неразумности неспособного не только подумать о других людях, но даже позаботиться о себе. С трудом подавив желание выкинуть грубияна за дверь, он хмыкнул, включил наконец понадобившийся хоть для чего-то верхний свет и приступил к доскональному обследованию шкафчика с лекарствами, стоящего возле окна. Искомая баночка с мазью нашлась на второй полке сверху, между таблетками от кашля и упаковкой бинтов.
Держи. Помогает при синяках и ушибах.
Вау! - фыркнул подросток. - А я думал, что обычно такие вещи используются в несколько иных целях.
Неприличный жест, сопровождающий эти слова, как нельзя более красноречиво объяснял способ употребления бедного лекарства в абсолютно неврачебных целях.
Идиот, - Ран закатил глаза к потолку, с нескрываемым удовольствием сделав то, о чем мечтал уже целый вечер - огрел мальчишку по затылку. - Вечно ты все извратишь и опошлишь.
Еще скажи, что тебе это не нравится! - тонкие пальцы подростка заскользили по вмиг напрягшейся спине Рана, а губы неожиданно оказались в опасной близости от его шеи.
Нравится, - вынужден был признать Ран. - Но в больнице мы этим точно заниматься не будем. Ты ведь не хочешь предложить журналистам еще одну сенсацию дня?
Знаешь... - подросток внезапно замолчал, прикусив и без того искусанную губу.
Не знаю. И прекращай себя есть! Будешь так в губы впиваться — и от них скоро ничего не останется.
Хорошо, уговорил. Оставлю тебе покусать, - криво усмехнулся мальчишка, и без всякого перехода продолжил: - Помнишь нашу первую ночь?
Если честно, то смутно. Я был очень пьян — в тот день я дал слово больше не пить, и устроил себе что-то вроде прощания с выпивкой.
В тот день умерла моя мать, - выражение лица мальчишки стало непривычно серьезным и печальным, впервые за целый год их знакомства заставив Рана усомниться в недалекости и черствости владельца этого самого лица. - И единственное, чего я тогда желал — забыться и не думать ни о чем. Надо сказать, ты отлично исполнил мое желание. И теперь у меня есть шанс отплатить натурой за натуру. Так что давай оторвемся на полную катушку.
Прямо здесь? - скептично поднял бровь Ран. - Нас не оценят.
Почему обязательно здесь? В Нью-Йорке куча ночных клубов и гостиниц, а мимо журналистов в коридоре мы как-нибудь прорвемся — их все равно практически всех уже выгнали. Ну так как? Предложение принято?
Ран нахмурился, настороженно покосившись на дверь кабинета. Как ни странно, подросток оказался прав — судя по шуму из коридора, число журналистов уменьшилось в два-три раза. С другой стороны, он не понаслышке знал, что даже один журналист способен отравить жизнь, замучив свою жертву до состояния параноидальной шизофрении.
Эй! - заметивший его колебания подросток подошел к окну, с явным интересом разглядывая что-то снаружи. - Если не хочешь встречаться с журналистами, можем спуститься через окно. Смотри, у вас крыша пристройки под самым окном находится. Спрыгнем на нее, а там и до земли недалеко будет. Правда, мне проще — я в куртке.
Плевать, - Ран никогда не страдал от холода и искренне считал рубашку достойной защитой от ветра и снега и в минус тридцать градусов мороза. - Прыгаем.
Ты псих, - восхищенно присвистнул подросток. - Но таким ты мне нравишься гораздо больше.
Свист ворвавшегося в комнату ветра заглушил слова мальчишки, за считанные секунды запорошив подоконник и пол возле окна. Ран прыгнул первым, бросив через плечо отрывистое:
Давай следом.
Подросток не заставил себя ждать, с радостным улюлюканьем спикировав на голову явно не ожидавшего такой подстваы Рана.
Осторожнее же надо, - недовольное сверкание глазами вышло неубедительным, и малолетний нахал окончательно обнаглел, решив поинтересоваться о причине столь бурной реакции на его падение:
Не волнуйся, на тебя падать мягко было, я не ушибся.
Готовый возмутиться до невозможности нелепым поведением подростка Ран лишь тяжело вздохнул:
Вставай с меня и прыгай уже давай.
Присоединяюсь к пожеланию юноши. Вали вниз, здесь разговаривать удобнее, - голос, раздавшийся из глубины темного двора, заставил Рана нервно дернуться. - Хватит там уже торчать, в конце то концов.
Опять ты! - мальчишка тяжело вздохнул, нехотя спрыгивая в ежедневно пополняемый наметаемым метелью снегом сугроб. - Ты мне в охранники личные заделался, что ли?
Обязательно. Вот как платить начнешь, так сразу, - фыркнул наконец соизволивший выйти на падающий из окон свет незнакомец. - Но сразу предупреждаю — личность я морально и нравственно контуженная, от звонка до звонка отмотавшая срок в образовательных учереждениях моей горячо обожаемой страны, поэтому не удивляйся, если я тебя ненароком прибью. Или побью. Но это если я добрый буду.
Откуда ты знаешь это трепло? - спрыгнувший вслед за подростком Ран недоуменно приподнял бровь, весьма выразительно уставившись на препятствие, так неожиданно возникшее на пути к долгожданному забытью в ближайшем ночном клубе.
Какие люди к нам на грешную землю спустились! - хохотнул незнакомец. - Между прочим, за оскорбления можно и схлопотать. Но в этом случае ты мне уже ничего интересного не расскажешь, поэтому так и быть, живи. Разрешаю. Я сегодня подозрительно добрый. И все почему? Да потому, что вы как нельзя кстати свалились мне на голову. Причем в таком милом и неожиданном сочетании, что я даже готов прослезиться от умиления.
На что это ты намекаешь? - подозрительно прищурился мальчишка. - Учти, мы торопимся.
Я не намекаю. Я говорю прямо и в лоб, - окончательно развеселился юноша. - Сейчас я возьму небольшое интервью у Рана Фудзимии, а потом валите на все четыре стороны, мне не жалко.
С каких это пор рыжие так обнаглели? - нахмурился Ран. - Никакого интервью я не даю, и давать не собираюсь.
А с каких это пор людей по цвету волос характеризуют? - не остался в долгу незнакомец. - Я же тебя голубым не называю... хотя-я-я... судя по твоей интересной ночной компании, стоит начинать.
Ты дальтоник. У меня синие волосы, - начал закипать Ран.
Да ладно, мальчики, не смущайтесь. Здесь все свои, никто не выдаст, - подмигнула явно напрашивающаяся на суровый мужской кулак нахальная рыжая морда. - Всего несколько ответов на необременительные вопросы по поводу смерти мистера Фудзимии, и я оставлю вас ворковать наедине.
Что-то мне слабо в это верится, - Ран недовольно прищурился, с подозрением оглядывая так неожиданно вынырнувшего из темноты журналиста.
Да ладно тебе! Прекращай выпендриваться, словно девица красная на выданье. Я свои обещания держу. Если сказал, что уйду, значит, уйду. Да вот хоть у него спроси, - рыжий беззастенчиво ткнул пальцем в вот уже десять минут пребывающего в насупленном состоянии подростка. - Мамо...
Он не врет, - от пристального взгляда Рана не укрылась ни излишняя поспешность, с которой мальчишка перебил незнакомца, ни резкий взмах рукой, красноречиво советующий журналисту заткнуться и молчать в тряпочку.
Ааааах, какая прелесть! - театрально всплеснул руками журналист. - Хочешь сказать, наш голубой милашка даже не подозревает о том, с кем он проводит такие бессонные и жаркие ночи?
Оскар!!! - панику в голосе внезапно побледневшего мальчишки заглушило негромкое, но достаточно хлесткое:
Заткнись. Еще одно оскорбление в мой или его адрес — и вместо знакомства с племянником убитого ты познакомишься с его кулаком, - поход в клуб откладывался на неопределенное время, что несказанно злило и без того раздраженного Рана. - Спрашивай, что нужно и проваливай.
А вот это уже другой разговор, - удовлетворенно усмехнулся внезапно посерьезневший журналист. - Наконец-то я вижу перед собой взрослых разумных людей. Собственно, у меня к тебе всего два вопроса. Первый: веришь ли ты в официальную версию следствия? Второй: не будешь ли ты против небольшого журналистского расследования?
Признаться честно, я ожидал более корректных вопросов от человека, внешне кажущегося профессионалом в своем деле, - сухо прокомментировал слова журналиста Ран. - Оба вопроса предполагают лишь два варианта ответа: «да» или «нет». Ответ «да» на первый вопрос неинтересен, соответственно от меня ожидается сенсационное опровержение официальной версии с последующим выдвижением своего варианта личности убийцы. Но я не самоубийца, и даже если у меня есть какие-то предположения по поводу личности убийцы, я благоразумно промолчу до заключения оного в места не столь отдаленные. Второй же вопрос вообще риторичен по своей сути: независимо от моего желания журналистское расследование будет проведено.
Приятно поговорить с умным человеком, пусть и голубым, - расплылся в довольной улыбке журналист. - Все наверняка было бы так, как ты описал, если бы не одно небольшое «но». И, думаю, твой спутник даже может сказать, какое.
Ран... - мрачно молчавший до этого момента мальчишка нерешительно дернул юношу за рукав рубашки. - Он не журналист. Он — охотник за сенсациями. И...
Малыш хочет сказать, что меня интересуют далеко не все громкие события, происходящие в нашем городе. А это странное убийство прямо таки кричит о том, что оно гораздо интереснее, чем его описывают копы. Поэтому, прежде чем приступить к очередному журналистскому расследованию, я решил узнать мнение его ближайшего родственника, то есть тебя. Ну что, по-прежнему не хочешь ничего сказать?
Ему можно верить, - неохотно подтвердил слова журналиста подросток. - Хоть он и сволочь порядочная, но дело свое знает, и часто на сотню шагов впереди копов в расследовании оказывается.
Я отвечаю «да», - пристальный взгляд голубых глаз незнакомца словно проникал в душу, зарождая в душе смутное беспокойство и непонять откуда взявшуюся, но вполне ощутимую тревогу. - Больше мне нечего тебе сказать.
Что ж, я ожидал такой ответ, - пожал плечами журналист. - Ничего другого в нашу первую встречу я и не мог услышать. Но через несколько дней ты практически наверняка изменишь свое решение. Поэтому... - он неспешно выудил из кармана визитку и с легкой улыбкой протянул Рану. - Держи. Звони в любое время суток.
Фудзимия тяжело вздохнул, но все же взял так услужливо впихиваемую ему в руки бумажку.
Ну вот и славно, - усмехнулся журналист. - Чао, ребятки!
Чао, - буркнул мальчишка, с нескрываемым облегчением провожая взглядом скрывшуюся в темноте плохо освещенного внутреннего двора фигуру.
До свидания, Оскар Миллер, - хмуро усмехнулся Ран. - Будет интересно еще раз встретиться с твоей наглой немецкой мордой.
Фудзимия Ран боготворил Нью-Йорк. Он наслаждался каждым мгновением своей жизни, искренне считая, что лучшего просто невозможно желать. Неофициальная столица Соединенных Штатов Америки раз и навсегда завоевала его сердце, подарив ему то, что он так тщетно пытался обрести в Японии — свободу. Пьянящую разум свободу и множество ярких перспектив, обещающих перерасти в нечто стабильное и, пожалуй, даже более прочное и надежное, чем так почитаемая родителями непонятно за какие заслуги Фудзияма. Возможно, данное пристрастие к холодному монолиту объяснялось единоначатием их фамилии и названия злополучной горы. В любом случае, Ран нисколько не удивился бы, скажи ему кто-нибудь об их непосредственном родстве — в неприступности и внешней холодности его родственники нисколько бы не уступили какой-то там Яме, пусть даже она хоть сто раз Фудзи окажется.
К слову сказать, старшее поколение семьи Фудзимия крайне отрицательно отзывалось о «вопиющем рассаднике преступности и разврата», коим, вне всяких сомнений, и являлся Нью-Йорк. Порицания удостаивались в первую очередь живущие в городе люди — насквозь прогнившее общество, не имеющее никакого представления о доблести, чести, благородстве и прочих чистых, но несколько глупо выглядящих в современном мире качествах души. И, конечно же, уже одно лишь это убедило бы «любого уважающего себя японца» в абсурдности и неблагоразумности длительной командировки в Америку. К счастью для Рана, данной точки зрения придерживались далеко не все представители древней азиатской рассы. Фудзимия Томо, честолюбивый ученый двадцати пяти лет, опрометчиво согласился на это сомнительное мероприятие, впрочем, щедро оплачиваемое из кармана не менее сомнительной лаборатории, в которой юноше и предстояло работать несколько лет. Сей рискованный поступок не мог не повлечь за собой цепь достаточно серьезных последствий, выразившихся в полном разрыве отношений со всем семейством Фудзимия, не простившим «предателя, поправшего честь их семьи в частности и всю Японию в целом». Показное презрение родственников нисколько не охладило пыл окончательно утвердившегося в своем решении Томо, напротив, сделав переезд в Америку единственно верным выходом из сложившейся ситуации. Удержать в Японии его могли разве что обожаемые племянники - очаровательные дети двенадцати и десяти лет, отвечающие любимому дяде не менее искренней и сильной привязанностью.
Мягко говоря, не совсем довольный решением Томо, двенадцатилетний Ран был вынужден смириться с его переездом, пытаясь довольствоваться тем малым утешением, которое оставил им их юный дядя — новеньким сотовым телефоном, позволявшем хоть на время короткого разговора забывать о разделяющем их расстоянии. Айя, тихая и молчаливая сестренка мальчика, гораздо более спокойно восприняла отъезд юноши, практично рассудив, что польза от получаемых из-за границы дорогостоящих подарков в полной мере компенсирует отсутствие их отправителя.
Успокоенный молчаливым одобрением племянников, Фудзимия Томо неожиданно быстро привык к чужой стране, легко переняв необычные для него культуру, традиции, и даже уклад жизни, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся вовсе даже не вопиющими и, уж тем более, не такими аморальными, какими их представляли заблуждающиеся в этом вопросе родственники. С головой окунувшийся в действительно интересную работу, Томо достаточно быстро продвинулся по карьерной лестнице, уже через год после своего прибытия став главой экспериментальной лаборатории, а вскоре и вовсе организовал свой бизнес, открыв сеть сравнительно недорогих по американским меркам аптек, в течение нескольких месяцев завоевавших бешеную популярность среди жителей города. Нью-Йорк сулил гораздо больше перспектив, чем ожидалось вначале, и мистер Фудзимия поспешил воспользоваться благоприятно складывающейся для него ситуацией, закрепив свое превосходство на рынке фармацевтики за счет разработки индивидуальной линии косметики и биологически активных добавок, исцеляющих от серьезных хворей и болезней эффективнее любых дорогостоящих таблеток и лекарств.
Известие о появлении собственного и, надо сказать, весьма успешного бизнеса благотворно сказалось на воинственном настрое терпящего кризис семейства Фудзимия, и на общем семейном совете было решено восстановить теплые родственные отношения с американским родственником, заручившись его «дружеской» поддержкой в виде финансирования терпящего бедствие банка Фудзимии Такеши, старшего брата Фудзимии Томо, по совместительству являющегося отцом Рана и Айи. Столь неприкрытая расчетливость и меркантильность родителей стала последней каплей, переполнившей чашу терпения мятежного подростка, вот уже четыре года со дня отъезда дяди ведущего молчаливую войну с консервативным воспитанием, построенным на кодексе бусидо и прочей не менее устаревшей чуши. К своим шестнадцати годам Ран успел насладиться всеми прелестями разгульной жизни — алкоголь, сигареты, легкие наркотики, дикие эксперименты с внешностью, выразившиеся в постоянной перекраске волос, проколах ушей и бровей, рваной одежде и звеневших при любом движении цепях. Отчаявшись вернуть разбушевавшееся чадо на путь истинный, родители прекратили обращать какое-либо внимание на сына, переключившись на тихую умницу-дочку, а потому достаточно быстро согласились с требованием Рана, заключавшемся в предоставлении ему необходимых для перелета в Америку средств. Документы были оформлены в рекордно короткие сроки, и вскоре ситуация разрешилась к обоюдному согласию противоборствущих сторон. Ран остался жить у несказанно обрадованного таким развитием событий дяди, а облегченно вздохнувшие родители с удвоенным рвением приступили к воспитанию четырнадцатилетней дочери, имевшей несчастье до сих пор не подвергнуться пагубному влиянию старшего брата.
В отличие от излишне консервативных родственников, Фудзимия Томо ничуть не возражал против вызывающей внешности племянника, считая это быстро проходящим подростковым максимализмом, однако все же счел нужным сразу же дать понять, что всецело доверяет его разумности и надеется, что Ран в состоянии самостоятельно распознать пагубное воздействие наркотиков, алкоголя и никотина на организм человека и, будучи адекватно мыслящим человеком, воздержится от употребления оных. Согласившись с аргументами дяди, Ран пересмотрел свое поведение, постепенно избавившись от вредных для здоровья привычек, но не отказавшись от вызывающего стиля и не менее вызывающего поведения, неизменно привлекающих к подростку излишне пристальное внимание в Японии. К большому удивлению Рана, американцам по большому счету было абсолютно все равно, во что он был одет и какого цвета у него были волосы. На улицах Нью-Йорка встречались гораздо более оригинально выглядящие личности, выделяющиеся из толпы пятьюдесятью проколами во всех видимых и невидимых местах, волосами всех цветов радуги, полупрозрачной одеждой или практически отсутствием таковой, жутко накрашенным лицом и прочими изысками современной молодежной культуры. Не решившись идти на столь радикальные эксперименты, Ран ограничился еще одним проколом, на этот раз в языке, а так же очередной перекраской волос, теперь уже из пшеничного в синий.
Многолетнее факультативное изучение английского языка, наконец, окупило затраченные на него время и нервы, позволив подростку беспрепятственно перевестись в частную нью-йоркскую школу, располагающуюся за две остановки от дома дяди. Надо сказать, излишне яркая внешность и экспрессивное поведение нисколько не мешали ходу учебного процесса, и вскоре Ран прочно зарекомендовал себя в роли гениального хулигана-уголовника, сполна окупающего все свои дикие выходки превосходным знанием изучаемых предметов, блестящими выступлениями на городских семинарах и неоднократными победами в многочисленных конкурсах и олимпиадах. Успешно отучившись два оставшихся класса и даже получив диплом с отличием, Ран не остановился на достигнутом и вновь приятно удивил и без того восхищенного способностями племянника Томо, заявив о бесповоротном решении выучиться на хирурга и умудрившись поступить в медицинский университет с максимальным количеством баллов из всех возможных. Дальнейшее обучение лишь подтвердило правильность выбора юноши, проявив до того скрытые и оттого слабо выраженные черты характера, присущие любому представителю древней врачебной профессии. Способности так же не заставили себя ждать, постепенно развившись до уровня ярко выраженного таланта в выбранной им стезе, что позволило двадцатилетнему Рану проходить первую в жизни практику в хирургическом отделении Центральной Больницы Нью-Йорка. Это то и послужило главной причиной того, что юноша одним из первых узнал о ранении дяди, доставленного в операционную через пятнадцать минут после рокового выстрела, ставшего для Фудзимии Томо смертельным. Мужчина скончался на операционном столе, предоставив племяннику горькую возможность самому разбираться в ситуации, поставившей под удар всю дальнейшую жизнь Рана, обещающую в скором времени превратиться в персональный ад. Превратности судьбы не заставили себя ждать, явив взору и без того подавленного юноши кучку толкущихся в коридоре журналистов, горящих желанием узнать подробности последних минут жизни прославленного бизнесмена. Попытка проскользнуть мимо незамеченным провалилась на начальной стадии, успешно доказав неуместность ярко-синей шевелюры в выкрашенном в нежно-зеленый цвет больничном коридоре.
Мистер Фудзимия!
Мистер Фудзимия!
Что вы можете сказать по поводу покушения?
Как вы прокомментируете случившиеся события?
Что вы можете сказать о стрелявшем?
Мистер Фудзимия! Ответьте на пару вопросов!
Мистер Фудзимия!
Мистер Фудзимия, позвольте задать вам несколько личных вопросов!
Ран тяжело вздохнул. Журналисты жужжали, словно надоедливые мухи, слетевшиеся на мед... или на нечто гораздо менее привлекательного содержания. Будучи трезво оценивающим жизнь реалистом, он не питал излишних иллюзий насчет журналистов, справедливо полагая, что в данной ситуации применим скорее второй вариант. Слишком уж дерьмово выглядела вся эта ситуация с неожиданным и оттого выбивающим из коллеи убийством дяди, профессионально раздуваемая до масштабов террористического акта, поставившего под удар жизни тысяч людей. Навязчивая мысль о странной природе этой идиотской версии следствия не давала Рану никакого покоя, вновь и вновь заставляя прокручивать в голове состоявшийся десять минут назад диалог с комиссаром полиции, любезно объяснившим юноше,что смерть Фудзимии Томо является не более чем печальной случайностью, произошедшей вследствие некомпетентности охраны здания, не задержавшей на входе психа с оружием.
Неловкое прикосновение к обжигающему холоду больничной стены, неожиданно напомнившей ему о покойниках и могилах, заставило Рана отвлечься от мрачных и неутешительных мыслей, вновь возвращая юношу к суровой реальности жизни. Брезгливо передернувшись от жуткой ассоциации, он все же соизволил обратить внимание на червей телекамер и шакалов пера, ради такого случая даже попытавшись придать лицу как можно более вежливое выражение. Правда, в его исполнении данная операция приобрела законченный вид жутчайшей гримасы, способной отпугнуть даже крокодила.
Как вы уже, должно быть, заметили, я здесь работаю. Наверняка вы были так же внимательны и учли тот факт, что моя смена все еще продолжается, и я должен вернуться к своим прямым обязанностям, от которых вы меня пытаетесь отвлечь. И, наконец, последнее. Посторонним не место в больничном коридоре. Вы мешаете нашим пациентам.
Но, мистер Фудзимия, насколько нам известно, вы всего лишь практикант, к тому же в приемный покой еще никого не поступало и вы могли бы...
Ко мне пришел пациент. Вынужден вас оставить, - тоска во взгляде юноши сменилась злорадством триумфатора, нашедшего свое сокровище перед самым носом у менее удачных конкурентов. «Сокровищем», а по совместительству и долгожданным пациентом, оказался невысокий светловолосый паренек, довольно решительно продирающийся сквозь плотные ряды неприятеля посредством непрерывной работы не замирающих ни на секунду локтей. Проворно выдернув подростка из гущи журналистов, Ран не слишком то вежливо запихнул не особо сопротивляющееся «сокровище» в ближайший кабинет, зашел туда сам и с облегчением захлопнул дверь перед носом несколько разочарованных таким поворотом дел журналистов.
Раааааан... - лицо предполагаемого пациента расплылось в несколько двусмысленной и оттого чересчур пошлой улыбке. - Ты настолько рад меня видеть?
Нет, - юноша нервно передернул плечами, с омерзением сбрасывая с плеч ненавистный больничный халат, каждую секунду напоминающий о том, о чем думать в данный момент хотелось меньше всего.
Да ну? - сияющей ухмылкой чересчур белозубого подростка при желании можно было бы осветить комнату в пасмурный день. - А в кабинет ты меня, конечно же, для врачебного осмотра затащил.
Я так понимаю, что, по скудоумости своей, ты предполагал несколько другой вариант, но сюда я тебя «затащил» лишь во имя своего спасения от журналистов, - Ран раздраженно чертыхнулся, тщетно пытаясь справиться с зацепившимся за рукав ремешком от часов.
Дурак, - буркнул вмиг растерявший весь свой радужный настрой подросток. - Вечно ты все портишь!
Ну уж простите великодушно, ваша светлость! - Фудзимия наконец справился с непослушной застежкой и с облегчением устроился на кушетке, всем своим видом являя огромное нежелание продолжать дальнейший разговор. - Ты же сам мне всегда твердил, что у нас взаимовыгодные пользовательские отношения. Так что с твоей стороны никаких претензий ко мне быть просто не должно.
Ран тяжело вздохнул. Прошёл уже год с тех пор, как незнакомый мальчишка, случайно подцепленный в одном из баров как партнер на одну ночь, прочно вошел в его жизнь, медленно, но верно превращаясь в персональную головную боль и источник вечных неприятностей и проблем. Подросток ничего не рассказывал о себе, и даже до сих пор не удосужился назвать ему свое имя, очевидно, считая, что для банального секса это будет несколько лишним. В свою очередь, Ран сам не горел особым желанием что-то выпытывать у капризного нахала, имевшего наглость заявиться на порог его квариры на следущий же день после их совместной ночи с предложением так называемого «взаимовыгодного сотрудничества». Как выяснилось позднее, «сотрудничество» оказалось отнюдь не взаимовыгодным. А если сказать точнее, то выгодным лишь в одну сторону, и явно не в его. Но даже в такой ситуации можно было найти определенные плюсы, одним из которых Ран и предполагал воспользоваться прямо сейчас.
Эй... Мелкое чудовище... Травка есть? - Ран криво усмехнулся, пронаблюдав все стадии изменения выражения лица с «ты меня обидел,скотина» на «ты что,с дуба рухнул?».
Ты ж завязал, - подросток озадаченно нахмурился, внимательно оглядел собеседника с ног до головы и вновь обиженно засопел. - Издеваешься. А даже если и не издеваешься,то все равно не дам.
Почему?
Потому! - огрызнулось «чудовище». - Не заслужил.
Тогда вали отсюда.
Ну и пожалуйста! - подросток возмущенно фыркнул, пнул так некстати подвернувшийся под ногу стул и направился к двери, всем своим видом показывая крайнюю степень обиды на юношу.
Да подожди ты, идиот! - пребывающий в состоянии вялотекущего осознания смерти дяди Ран встрепенулся, неожиданно осознав все страшные последствия ухода его единственного спасения от журналистов. - Хочешь, чтобы нас с тобой там на пару затоптали?
Выразительный кивок на трещащую под напором журналистов дверь послужил достаточным аргументом для и без того впечатленного криками репортеров подростка, заставив того остановиться:
А что там вообще происходит?
Вот с этого то и надо было изначально начинать разговор! - Ран внезапно замолчал, оборвав свою тираду на полуслове. Осознание того, что меньше всего на данный момент ему хочется начинать разговор именно со смерти дяди, пришло слишком поздно, и надеяться на то, что теперь мальчишка не поинтересуется целью пребывания в больнице журналистов, было бы просто глупо.
Хорошо, - неожиданно для него, подросток подозрительно легко согласился на «разговор с чистого листа», старательно изображая на кукольно-красивом лице вялую заинтересованность происходящим. - Так что там происходит?
Ничего.
Ты издеваешься?! - вспылил окончательно выведенный из себя мальчишка. - Достал уже! Вечно строишь из себя взрослого и ничего мне не рассказываешь. Если я тебе надоел, так и скажи! Вот только не надо всей этой «взрослости». Мне и отца хватает с его занудством!
А ты себя ведешь как ребенок! Обижаешься на всякую ерунду, уходишь, хлопнув дверью, а потом не даешь спать и звонишь всю ночь напролет каждые пять минут.
Да когда такое было?! Я не звонил!!! Ни разу!!!
Ну да, конечно, - Ран устало вздохнул, в душе радуясь возможности увлечься бесполезным и беспочвенным спором с подростком и хотя бы несколько мгновений ни о чем не думать. - Кто мне позавчера телефон обрывал часов с двух ночи? И ладно бы, путнее что-то сказал, так нет! Сидел и сопел в трубку, как паровоз.
И ничего и не сопел! Я так дышу, между прочим... Блин...
Ну вот ты и проговорился, - хмуро усмехнулся Ран. - Прилип ко мне как банный лист, приходишь домой, преследуешь на работе, постоянно звонишь по телефону... Да, ты прав. Мне давно стоило сказать прямо: ты меня достал. И в данный момент я хочу побыть один, но из-за этой толпы под дверью я вынужден мириться с твоим присутствием — ведь для них ты - пациент, которого я в данный момент осматриваю.
Вот и оставайся один на один с журналистами, раз с моим присутствием просто миришься!!! - на глаза подростка навернулись злые слезы. - Я тебя ненавижу, понял?!
Черт... Стой! - попытка схватить окончательно обидевшегося мальчишку удалась лишь со второго раза, но «мелкое чудовище» проворно клацнуло зубами, заставив Рана ошарашенно отдернуть прокушенную до крови руку.
Отвали от меня!
Эй... Стой! Да постой же ты! - Ран, наконец, поймал подростка, крепко обняв со спины в шаге от двери. - Прости.
Что? - голос подростка дрогнул.
Прости. У меня умер дядя. Я растерян, и не знаю, что делать... Но это не повод срываться на тебя.
Ран? - мальчишка прерывисто вздохнул, осторожно повернувшись лицом к юноше так, чтобы ни одним неловким движением не разомкнуть и без того хрупкое объятие. - А раньше нельзя было об этом сказать? И вообще, с чего это ты решил попросить у меня прощения? Ты никогда раньше...
Мне будет очень плохо, если ты сейчас уйдешь.
Я могу считать это за признание в любви?
Нет, - Ран нахмурился, недоуменно воззрившись на внезапно рассмеявшегося подростка.
Не принимай так близко к сердцу мои шутки, придурок, - мальчишка вновь засмеялся, нахально запуская холодные руки под рубашку юноши. - Я с тобой только ради секса. Забыл?
Твоя быстрая смена настроений порой меня пугает, - Ран усмехнулся, ласково приподнимая лицо подростка за подбородок. - Радость сменилась обидой, обида за каких-то пять минут переросла в гнев, а теперь и вовсе... Так, а что с твоим лицом?
Ээээ...
Это не ответ, - Ран нахмурился, теперь уже профессионально ощупывая челюсть и скулы мальчишки.
Меня братец сводный ударил... Скотина неблагодарная. Отец — идиот, нашел себе стерву какую-то с великовозрастным чадушкой и радуется... Ай! Больно же!
А ты не разговаривай во время врачебного осмотра, и больно не будет.
Сам виноват. Не надо было тогда меня ни о чем спрашивать.
Перелома нет, но ушиб сильный, - Ран тяжело вздохнул, в который раз убеждаясь, что жизнь без мелкого чудовища была значительно проще. - Лечить тебя тоже я должен?
Конечно. А кто ж еще? - возмутился подросток. - Как ты думаешь, зачем я сюда приперся?! Этот дебил меня еще вчера вечером ударил, а лицо до сих пор болит.
Это как же человека довести надо было, чтобы он с такой силой тебя ударил, а?
Заткнись, а? - огрызнулся вновь растерявший всю свою привлекательность мальчишка. - У тебя целоваться намного лучше, чем говорить получается.
Ран тяжело вздохнул, в очередной раз напомнив себе о предположительном возрасте свего чересчур юного проклятья, в силу детской неразумности неспособного не только подумать о других людях, но даже позаботиться о себе. С трудом подавив желание выкинуть грубияна за дверь, он хмыкнул, включил наконец понадобившийся хоть для чего-то верхний свет и приступил к доскональному обследованию шкафчика с лекарствами, стоящего возле окна. Искомая баночка с мазью нашлась на второй полке сверху, между таблетками от кашля и упаковкой бинтов.
Держи. Помогает при синяках и ушибах.
Вау! - фыркнул подросток. - А я думал, что обычно такие вещи используются в несколько иных целях.
Неприличный жест, сопровождающий эти слова, как нельзя более красноречиво объяснял способ употребления бедного лекарства в абсолютно неврачебных целях.
Идиот, - Ран закатил глаза к потолку, с нескрываемым удовольствием сделав то, о чем мечтал уже целый вечер - огрел мальчишку по затылку. - Вечно ты все извратишь и опошлишь.
Еще скажи, что тебе это не нравится! - тонкие пальцы подростка заскользили по вмиг напрягшейся спине Рана, а губы неожиданно оказались в опасной близости от его шеи.
Нравится, - вынужден был признать Ран. - Но в больнице мы этим точно заниматься не будем. Ты ведь не хочешь предложить журналистам еще одну сенсацию дня?
Знаешь... - подросток внезапно замолчал, прикусив и без того искусанную губу.
Не знаю. И прекращай себя есть! Будешь так в губы впиваться — и от них скоро ничего не останется.
Хорошо, уговорил. Оставлю тебе покусать, - криво усмехнулся мальчишка, и без всякого перехода продолжил: - Помнишь нашу первую ночь?
Если честно, то смутно. Я был очень пьян — в тот день я дал слово больше не пить, и устроил себе что-то вроде прощания с выпивкой.
В тот день умерла моя мать, - выражение лица мальчишки стало непривычно серьезным и печальным, впервые за целый год их знакомства заставив Рана усомниться в недалекости и черствости владельца этого самого лица. - И единственное, чего я тогда желал — забыться и не думать ни о чем. Надо сказать, ты отлично исполнил мое желание. И теперь у меня есть шанс отплатить натурой за натуру. Так что давай оторвемся на полную катушку.
Прямо здесь? - скептично поднял бровь Ран. - Нас не оценят.
Почему обязательно здесь? В Нью-Йорке куча ночных клубов и гостиниц, а мимо журналистов в коридоре мы как-нибудь прорвемся — их все равно практически всех уже выгнали. Ну так как? Предложение принято?
Ран нахмурился, настороженно покосившись на дверь кабинета. Как ни странно, подросток оказался прав — судя по шуму из коридора, число журналистов уменьшилось в два-три раза. С другой стороны, он не понаслышке знал, что даже один журналист способен отравить жизнь, замучив свою жертву до состояния параноидальной шизофрении.
Эй! - заметивший его колебания подросток подошел к окну, с явным интересом разглядывая что-то снаружи. - Если не хочешь встречаться с журналистами, можем спуститься через окно. Смотри, у вас крыша пристройки под самым окном находится. Спрыгнем на нее, а там и до земли недалеко будет. Правда, мне проще — я в куртке.
Плевать, - Ран никогда не страдал от холода и искренне считал рубашку достойной защитой от ветра и снега и в минус тридцать градусов мороза. - Прыгаем.
Ты псих, - восхищенно присвистнул подросток. - Но таким ты мне нравишься гораздо больше.
Свист ворвавшегося в комнату ветра заглушил слова мальчишки, за считанные секунды запорошив подоконник и пол возле окна. Ран прыгнул первым, бросив через плечо отрывистое:
Давай следом.
Подросток не заставил себя ждать, с радостным улюлюканьем спикировав на голову явно не ожидавшего такой подстваы Рана.
Осторожнее же надо, - недовольное сверкание глазами вышло неубедительным, и малолетний нахал окончательно обнаглел, решив поинтересоваться о причине столь бурной реакции на его падение:
Не волнуйся, на тебя падать мягко было, я не ушибся.
Готовый возмутиться до невозможности нелепым поведением подростка Ран лишь тяжело вздохнул:
Вставай с меня и прыгай уже давай.
Присоединяюсь к пожеланию юноши. Вали вниз, здесь разговаривать удобнее, - голос, раздавшийся из глубины темного двора, заставил Рана нервно дернуться. - Хватит там уже торчать, в конце то концов.
Опять ты! - мальчишка тяжело вздохнул, нехотя спрыгивая в ежедневно пополняемый наметаемым метелью снегом сугроб. - Ты мне в охранники личные заделался, что ли?
Обязательно. Вот как платить начнешь, так сразу, - фыркнул наконец соизволивший выйти на падающий из окон свет незнакомец. - Но сразу предупреждаю — личность я морально и нравственно контуженная, от звонка до звонка отмотавшая срок в образовательных учереждениях моей горячо обожаемой страны, поэтому не удивляйся, если я тебя ненароком прибью. Или побью. Но это если я добрый буду.
Откуда ты знаешь это трепло? - спрыгнувший вслед за подростком Ран недоуменно приподнял бровь, весьма выразительно уставившись на препятствие, так неожиданно возникшее на пути к долгожданному забытью в ближайшем ночном клубе.
Какие люди к нам на грешную землю спустились! - хохотнул незнакомец. - Между прочим, за оскорбления можно и схлопотать. Но в этом случае ты мне уже ничего интересного не расскажешь, поэтому так и быть, живи. Разрешаю. Я сегодня подозрительно добрый. И все почему? Да потому, что вы как нельзя кстати свалились мне на голову. Причем в таком милом и неожиданном сочетании, что я даже готов прослезиться от умиления.
На что это ты намекаешь? - подозрительно прищурился мальчишка. - Учти, мы торопимся.
Я не намекаю. Я говорю прямо и в лоб, - окончательно развеселился юноша. - Сейчас я возьму небольшое интервью у Рана Фудзимии, а потом валите на все четыре стороны, мне не жалко.
С каких это пор рыжие так обнаглели? - нахмурился Ран. - Никакого интервью я не даю, и давать не собираюсь.
А с каких это пор людей по цвету волос характеризуют? - не остался в долгу незнакомец. - Я же тебя голубым не называю... хотя-я-я... судя по твоей интересной ночной компании, стоит начинать.
Ты дальтоник. У меня синие волосы, - начал закипать Ран.
Да ладно, мальчики, не смущайтесь. Здесь все свои, никто не выдаст, - подмигнула явно напрашивающаяся на суровый мужской кулак нахальная рыжая морда. - Всего несколько ответов на необременительные вопросы по поводу смерти мистера Фудзимии, и я оставлю вас ворковать наедине.
Что-то мне слабо в это верится, - Ран недовольно прищурился, с подозрением оглядывая так неожиданно вынырнувшего из темноты журналиста.
Да ладно тебе! Прекращай выпендриваться, словно девица красная на выданье. Я свои обещания держу. Если сказал, что уйду, значит, уйду. Да вот хоть у него спроси, - рыжий беззастенчиво ткнул пальцем в вот уже десять минут пребывающего в насупленном состоянии подростка. - Мамо...
Он не врет, - от пристального взгляда Рана не укрылась ни излишняя поспешность, с которой мальчишка перебил незнакомца, ни резкий взмах рукой, красноречиво советующий журналисту заткнуться и молчать в тряпочку.
Ааааах, какая прелесть! - театрально всплеснул руками журналист. - Хочешь сказать, наш голубой милашка даже не подозревает о том, с кем он проводит такие бессонные и жаркие ночи?
Оскар!!! - панику в голосе внезапно побледневшего мальчишки заглушило негромкое, но достаточно хлесткое:
Заткнись. Еще одно оскорбление в мой или его адрес — и вместо знакомства с племянником убитого ты познакомишься с его кулаком, - поход в клуб откладывался на неопределенное время, что несказанно злило и без того раздраженного Рана. - Спрашивай, что нужно и проваливай.
А вот это уже другой разговор, - удовлетворенно усмехнулся внезапно посерьезневший журналист. - Наконец-то я вижу перед собой взрослых разумных людей. Собственно, у меня к тебе всего два вопроса. Первый: веришь ли ты в официальную версию следствия? Второй: не будешь ли ты против небольшого журналистского расследования?
Признаться честно, я ожидал более корректных вопросов от человека, внешне кажущегося профессионалом в своем деле, - сухо прокомментировал слова журналиста Ран. - Оба вопроса предполагают лишь два варианта ответа: «да» или «нет». Ответ «да» на первый вопрос неинтересен, соответственно от меня ожидается сенсационное опровержение официальной версии с последующим выдвижением своего варианта личности убийцы. Но я не самоубийца, и даже если у меня есть какие-то предположения по поводу личности убийцы, я благоразумно промолчу до заключения оного в места не столь отдаленные. Второй же вопрос вообще риторичен по своей сути: независимо от моего желания журналистское расследование будет проведено.
Приятно поговорить с умным человеком, пусть и голубым, - расплылся в довольной улыбке журналист. - Все наверняка было бы так, как ты описал, если бы не одно небольшое «но». И, думаю, твой спутник даже может сказать, какое.
Ран... - мрачно молчавший до этого момента мальчишка нерешительно дернул юношу за рукав рубашки. - Он не журналист. Он — охотник за сенсациями. И...
Малыш хочет сказать, что меня интересуют далеко не все громкие события, происходящие в нашем городе. А это странное убийство прямо таки кричит о том, что оно гораздо интереснее, чем его описывают копы. Поэтому, прежде чем приступить к очередному журналистскому расследованию, я решил узнать мнение его ближайшего родственника, то есть тебя. Ну что, по-прежнему не хочешь ничего сказать?
Ему можно верить, - неохотно подтвердил слова журналиста подросток. - Хоть он и сволочь порядочная, но дело свое знает, и часто на сотню шагов впереди копов в расследовании оказывается.
Я отвечаю «да», - пристальный взгляд голубых глаз незнакомца словно проникал в душу, зарождая в душе смутное беспокойство и непонять откуда взявшуюся, но вполне ощутимую тревогу. - Больше мне нечего тебе сказать.
Что ж, я ожидал такой ответ, - пожал плечами журналист. - Ничего другого в нашу первую встречу я и не мог услышать. Но через несколько дней ты практически наверняка изменишь свое решение. Поэтому... - он неспешно выудил из кармана визитку и с легкой улыбкой протянул Рану. - Держи. Звони в любое время суток.
Фудзимия тяжело вздохнул, но все же взял так услужливо впихиваемую ему в руки бумажку.
Ну вот и славно, - усмехнулся журналист. - Чао, ребятки!
Чао, - буркнул мальчишка, с нескрываемым облегчением провожая взглядом скрывшуюся в темноте плохо освещенного внутреннего двора фигуру.
До свидания, Оскар Миллер, - хмуро усмехнулся Ран. - Будет интересно еще раз встретиться с твоей наглой немецкой мордой.
@темы: Нью-Йорк
Да и нам их тушки не особо то нужны
Опять спалили 
